Христофор Коломб

               Христофор Колумб
               был Христофор Коломб —
               испанский еврей.
                      Из журналов.

            1

Вижу, как сейчас,
          объедки да бутылки...
В портишке,
        известном
              лишь кабачком,
Коломб Христофор
         и другие забулдыги
сидят,
   нахлобучив
          шляпы бочком.
Христофора злят,
         пристают к Христофору:
«Что вы за нация?
            Один Сион!
Любой португалишка
            даст тебе фору!»
Вконец извели Христофора —
                        и он
покрыл
     дисканточком
                  щелканье пробок
(задели
      в еврее
            больную струну):
«Что вы лезете:
            Европа да Европа!
Возьму
   и открою другую
                  страну».
Дивятся приятели:
            «Что с Коломбом?
Вина не пьет,
         не ходит гулять.
Надо смотреть —
           не вывихнул ум бы.
Всю ночь сидит,
           раздвигает циркуля».

            2

Мертвая хватка в молодом еврее;
думает,
      не ест,
            недосыпает ночей.
Лакеев
    оттягивает
            за фалды ливреи,
лезет
    аж в спальни
            королей и богачей.
«Кораллами торгуете?!
            Дешевле редиски.
Сам
   наловит
        каждый мальчуган.
То ли дело
        материк индийский:
не барахло —
            бирюза,
                 жемчуга!
Дело верное:
         вот вам карта.
Это океан,
        а это —
                мы.
Пунктиром путь —
             и бриллиантов караты
на каждый полтинник,
               данный взаймы».
Тесно торгашам.
         Томятся непоседы.
Посуху
      и в год
           не обернется караван.
И закапали
       флорины и пезеты
Христофору
      в продырявленный карман.

            3

Идут,
   посвистывая,
            отчаянные из отчаянных.
Сзади тюрьма.
            Впереди —
                  ни рубля.
Арабы,
    французы,
           испанцы
                  и датчане
лезли
    по трапам
         Коломбова корабля.
«Кто здесь Коломб?
                До Индии?
                      В ночку!
(Чего не откроешь,
          если в пузе орган!)
Выкатывай на палубу
              белого бочку,
а там
    вези
       хоть к черту на рога!»
Прощанье — что надо.
            Не отъезд — а помпа:
день
   не просыхали
            капли на усах.
Время
   меряли,
        вперяясь в компас.
Спьяна
     путали штаны и паруса.
Чуть не сшибли
            маяк зажженный.
Палубные
      не держатся на полу,
и вот,
    быть может, отсюда,
                   с Жижона,
на всех парусах
            рванулся Коломб.

            4

Единая мысль мне сегодня люба,
что эти вот волны
            Коломба лапили,
что в эту же воду
            с Коломбова лба
стекали
      пота
         усталые капли.
Что это небо
        землей обмеля,
на это вот облако,
               вставшее с юга,—
«На мачты, братва!
            глядите —
                  земля!» —
орал
   рассудок теряющий юнга.
И вновь
      океан
           с простора раскосого
вбивал
      в небеса
            громыхающий клин,
а после
      братался
            с волной сарагоссовой,
и вместе
      пучки травы волокли.
Он
  этой же бури слушал лады.
Когда ж
      затихает бури задор,
мерещатся
         в водах
             Коломба следы,
ведущие
      на Сан-Сальвадор.
Вырастают дни
         в бородатые месяцы.
Луны
   мрут
       у мачты на колу.
Надоело океану,
           Атлантический бесится.
Взбешен Христофор,
             извелся Коломб.
С тысячной волны трехпарусник
                           съехал.
На тысячу первую взбираться
                           надо.
Видели Атлантический?
            Тут не до смеха!
Команда ярится —
             устала команда.
Шепчутся:
      «Черту ввязались в попутчики.
Дома плохо?
      И стол и кровать.
Знаем мы
        эти
            жидовские штучки —
разные
    Америки
         закрывать и открывать!»
За капитаном ходят по пятам.
«Вернись!— говорят,
             играют мушкой.—
Какой ты ни есть
            капитан-раскапитан,
а мы тебе тоже
            не фунт с осьмушкой».
Лазит Коломб
         на брамсель с фока,
глаза аж навыкате,
            исхудал лицом;
пустился вовсю:
           придумал фокус
со знаменитым
            Колумбовым яйцом.
Что яйцо?—
            игрушка на день.
И день
     не оттянешь
            у жизни-воровки.
Галдит команда,
          на Коломба глядя:
«Крепка
      петля
          из генуэзской веревки.
Кончай,
    Христофор,
          собачий век!..»
И кортики
        воздух
            во тьме секут.
«Земля!» —
      Горизонт в туманной
                        кайме.
Как я вот
       в растущую Мексику
и в розовый
          этот
             песок на заре,
вглазелись.
      Не смеют надеяться:
с кольцом экватора
            в медной ноздре
вставал
      материк индейцев.

            6

Года прошли.
          В старика
                  шипуна
смельчал Атлантический,
                  гордый смолоду.
С бортов «Мажестиков»
                  любая шпана
плюет
   в твою
      седоусую морду.
Коломб!
    твое пропало наследство!
В вонючих трюмах
            твои потомки
с машинным адом
            в горящем соседстве
лежат,
    под щеку
         подложивши котомки.
А сверху,
      в цветах первоклассных розеток,
катаясь пузом
          от танцев
                до пьянки,
в уюте читален,
              кино
                  и клозетов
катаются донны,
            сеньоры
                  и янки.
Ты балда, Коломб,—
            скажу по чести.
Что касается меня,
            то я бы
                  лично —
я 6 Америку закрыл,
            слегка почистил,
а потом
      опять открыл —
                  вторично.