В городском саду

Круглы у радости глаза и велики —
                           у страха,
и пять морщинок на челе
        от празднеств и обид...
Но вышел тихий дирижер,
но заиграли Баха,
и все затихло, улеглось и обрело
свой вид.

Все встало на свои места,
       едва сыграли Баха...
Когда бы не было надежд —
     на черта белый свет?
К чему вино, кино, пшено,
        квитанции Госстраха
и вам — ботинки первый сорт,
которым сносу нет?

«Не все ль равно: какой земли
       касаются подошвы?
Не все ль равно: какой улов
          из волн несет рыбак?
Не все ль равно: вернешься цел
или в бою падешь ты,
и руку кто подаст в беде —
товарищ или враг?..»

О, чтобы было все не так,
         чтоб все иначе было,
наверно, именно затем,
наверно, потому
играет будничный оркестр
привычно и вполсилы,
а мы так трудно и легко
все тянемся к нему.

Ах, музыкант, мой музыкант!
Играешь, да не знаешь,
что нет печальных, и больных,
             и виноватых нет,
когда в прокуренных руках
    так просто ты сжимаешь,
ах, музыкант, мой музыкант,
    черешневый кларнет!