Кладбище китов

          В. Наумову

На кладбище китов
              на снеговом погосте
стоят взамен крестов
              их собственные кости.
Они не по зубам —
              все зубы мягковаты.
Они не по супам —
                кастрюли мелковаты.
Их вьюга, тужась, гнет,
              но держатся — порядок!—
вколоченные в лед,
              как дуги черных радуг.
Горбатый эскимос,
              тоскующий по стопке,
как будто бы вопрос,
               в них заключен, как в скобки.
Кто резво щелкнул там?
                 Ваш фотопыл умерьте!
Дадим покой китам
               хотя бы после смерти.
А жили те киты,
            людей не обижая,
от детской простоты
                фонтаны обожая.
И солнца красный шар
                 плясал на струях белых...
«Киты по борту! Жарь!
                  Давай, ребята, бей их!»
Спастись куда-нибудь?
                Но ты — пространства шире.
А под воду нырнуть —
              воды не хватит в мире.
Ты думаешь, ты бог?
               Рисковая нескромность.
Гарпун получишь в бок
                расплатой за огромность.
Огромность всем велит
                 охотиться за нею.
Тот дурень, кто велик.
                  Кто мельче — тот умнее.
Плотва, как вермишель.
                  Среди ее безличья
дразнящая мишень — беспомощность величья!
Бинокли на борту
              в руках дрожат, нацелясь,
и с гарпуном в боку
               Толстой бежит от «цейсов».
Величью мель страшна.
                 На камни брошен гонкой,
обломки гарпуна
            выхаркивает Горький1.
Кровав китовый сан.
                 Величье убивает,
и Маяковский2 сам
                 гарпун в себя вбивает.
Китеныш, а не кит,
                 но словно кит оцеплен,
гарпунным тросом взвит,
                   качается Есенин3.
Почти не простонав,
                 по крови, как по следу,
уходит Пастернак4
              с обрывком троса в Лету.
Хемингуэй молчит,
              но над могилой грозно
гарпун в траве торчит,
                   проросший ввысь из гроба.
И, скрытый за толпой,
                 кровавым занят делом
даласский китобой
              с оптическим прицелом.
...Идет большой загон,
                   а после смерти — ласка.
Честнее твой закон,
                 жестокая Аляска.
На кладбище китов
               у ледяных торосов
нет ханжеских цветов —
                  есть такт у эскимосов.
Эх, эскимос-горбун,—
                 у белых свой обычай:
сперва всадив гарпун,
                 поплакать над добычей.
Скорбят смиренней дев,
               сосут в слезах пилюли
убийцы, креп надев,
               в почетном карауле.
И промысловики,
            которым здесь не место,
несут китам венки
              от Главгарпунотреста.
Но скручены цветы
               стальным гарпунным тросом
Довольно доброты!
               Пустите к эскимосам!