Последнее новоселье

Меж тем, как Франция, среди рукоплесканий
И кликов радостных, встречает хладный прах
Погибшего давно среди немых страданий
                          В изгнанье мрачном и в цепях;
            Меж тем, как мир услужливой хвалою
Венчает позднего раскаянья порыв
И вздорная толпа, довольная собою, 
                          Гордится, прошлое забыв, — 
Негодованию и чувству дав свободу, 
Поняв тщеславие сих праздничных забот, 
Мне хочется сказать великому народу:
                          Ты жалкий и пустой народ!
Ты жалок потому, что вера, слава, гений,
Всё, всё великое, священное земли, 
С насмешкой глупою ребяческих сомнений
                          Тобой растоптано в пыли.
Из славы сделал ты игрушку лицемерья,
            Из вольности — орудье палача,
И все заветные отцовские поверья
                          Ты им рубил, рубил сплеча, —
Ты погибал... и он явился, с строгим взором,
            Отмеченный божественным перстом,
И признан за вождя всеобщим приговором,
                          И ваша жизнь слилася в нем, —
И вы окрепли вновь в тени его державы,
И мир трепещущий в безмолвии взирал
На ризу чудную могущества и славы,
                          Которой вас он одевал.
Один, — он был везде, холодный, неизменный,
Отец седых дружин, любимый сын молвы,
В степях египетских, у стен покорной Вены,
                          В снегах пылающей Москвы. 

А вы, что делали, скажите, в это время, 
Когда в полях чужих он гордо погибал? 
Вы потрясали власть избранную, как бремя,
                          Точили в темноте кинжал! 
Среди последних битв, отчаянных усилий,
В испуге не поняв позора своего,
            Как женщина, ему вы изменили,
            И, как рабы, вы предали его!
            Лишенный прав и места гражданина,
Разбитый свой венец он снял и бросил сам,
И вам оставил он в залог родного сына —
                          Вы сына выдали врагам!
Тогда, отяготив позорными цепями,
Героя увезли от плачущих дружин,
И на чужой скале, за синими морями,
                          Забытый, он угас один — 
            Один, замучен мщением бесплодным,
            Безмолвною и гордою тоской,
И, как простой солдат, в плаще своем походном
                          Зарыт наемною рукой... 

                  
              * * *

Но годы протекли, и ветреное племя
Кричит: «Подайте нам священный этот прах!
            Он наш; его теперь, великой жатвы семя,
            Зароем мы в спасенных им стенах!»
И возвратился он на родину; безумно,
Как прежде, вкруг него теснятся и бегут
            И в пышный гроб, среди столицы шумной,
                          Остатки тленные кладут.
Желанье позднее увенчано успехом!
И краткий свой восторг сменив уже другим,
Гуляя, топчет их с самодовольным смехом
                          Толпа, дрожавшая пред ним. 

                  
              * * *

И грустно мне, когда подумаю, что ныне
            Нарушена святая тишина
            Вокруг того, кто ждал в своей пустыне
Так жадно, столько лет — спокойствия и сна!
И если дух вождя примчится на свиданье
С гробницей новою, где прах его лежит,
                          Какое в нем негодованье
                          При этом виде закипит!
Как будет он жалеть, печалию томимый,
О знойном острове, под небом дальних стран,
Где сторожил его, как он непобедимый,
                          Как он великий, океан!