| |
1
Наш вдохновенный бард, наш северный Баян.
Он был певец - воистину народный!
Как небо синее, что море-окиян,
Глубок его напев торжественно-свободный.
В годину смутную озлобленной борьбы
Сумел он овладеть святынь предвечных тайной.
Не поняли тогда пролётных дней рабы,
Что он в их стане был свободный “гость случайный”!
“Двух станов не боец” - входил он в пламя сеч
С одними гуслями да с вольною душою,
И под гуслярный звон могучею волною
Всплывала, пенилась разгарчивая речь.
Как мощный взмах орла в безоблачном просторе,
Как дружеский призыв на общего врага -
Звучала в ней “любовь, широкая - как море”,
И были тесны ей “земные берега”…
С повадкой княжею, со взором соколиным,
С душою пахаря в живой груди своей -
Он Змей-Тугарина разил словцом единым,
Как будто был рожден в века богатырей.
Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока,
Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад-
Сливались в нем с тоской библейского пророка
И в песнях залегли, как заповедный клад.
И вот живая песнь, как солнце над землею,
Восходит из его пророческой мечты,
И тают перед ней весеннею водою
Снега над вечною святыней Красоты…
Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь,
Опять Весна пойдет родимой стороной.
Близка она, близка, - когда проснется память
О вешних пахарях поэзии родной!
2
О, если бы - вещий певец-богатырь -
Восстал он из гроба и кречета взором
Сверкнул через всю святорусскую ширь,
Над всем неоглядным привольем-простором!
О, если б весь гул перекрестных речей,
Стон песен, рожденных мятущимся духом,
Всю смуту конца наших сумрачных дней
Услышал он чуждым смятения слухом!
Свои бы звончатые гусли он взял,
Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью,
И, кликнув свой клич по всему бездорожью,
Как в старую старь, по струнам пробежал.
Вся кровь расходилась бы с первых же слов,
Душа загорелась бы полымем-гневом, -
Наносную немочь с бессильных певцов
Спугнул бы он мощным, как буря, напевом…
“За честь нашей родины я не боюсь!” -
Грозою промчалось бы смелое слово.
Всяк вторил бы песне Баяна родного:
“Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!”
—
|
|
А (19)