Во мраке

Как ты угрюм, поэт. Поникла голова
И мрачен грустный взор. Не слышатся, как прежде,
Из бледных уст твоих могучие слова,
Зовущие к любви, свободе и надежде.
Наш лучший друг и брат, твой, полный блеска, стих
Был светочем во тьме, смертельно нас объявшей,
И не поверим мы, что навсегда затих
Твой голос, как набат, из сна нас поднимавший!.. 

“Нет, петь я не могу, друзья мои, для вас,
Как некогда я пел… Замолкли песен звуки,
И прежней мощи нет, и прежний жар угас,
Душа истомлена от слез и горькой муки.
Все гордые мечты, все помыслы мои
О светлом будущем истреблены грозою,
И вера в торжество свободы и любви
Разбита, наконец, бессмысленной судьбою. 

Над нами гнет навис, как тяжкий свод тюрьмы,
Как мгла свинцовых туч, как мрак глухой могилы.
Бессильной злобою отравлены умы,
И нет в нас мужества и дряхлы наши силы.
Давно погребена поруганная честь,
И сетью гнусной лжи страна моя объята.
Там, щедро деспотам неся донос и лесть,
Брат нагло предает обманутого брата. 

Тот чистый идеал, что нами озарен,
Преступною рукой фигляры загрязнили.
Разврат для них любовь, бесправие — закон
И подлость жгучий стыд всецело заменили.
Когда к борьбе народ я призывал,
Презренной клеветой лжецы в меня бросали,
И дерзкий хохот их разнузданно звучал
И ответ на мой призыв, исполненный печали. 

Как, — значит для того восторженно я нес
Родной стране плоды заветных вдохновений,
Чтоб откликом на песнь — дитя священных грез —
Услышать дикий хор проклятий и глумлений?!
Как, — значит для того творил я и страдал,
Горя то пылкою любовью, то враждою,
Чтоб дикий произвол царил и ликовал,
Надменно властвуя трусливою толпою?! 

Мне чудится, — исчез последний проблеск дня,
И сердце замерло и опустились руки.
Допета песнь моя. Быть может, за меня
Споют про эту ночь народу наши внуки.
Да, внуки. Лишь они. Все верные сыны
Иль крепко скованы за каменной оградой,
Иль в мраке рудников на смерть обречены,
Иль виселица им за доблесть их наградой. 

Нo я еще не раб… Бряцание цепей
И победителей ликующие крики
Меня не устрашат, и из груди моей
Не вырвать им любви, свободной и великой,
Той пламенной любви, которая зовет
Отдать себя всего, без старческой боязни,
Служенью истине, которая ведет
Без трепета на смерть, на пытки и на казни. 

И если жизнь моя ничтожна и больна,
И если голос мой ослаб для песни страстной,
Зато, быть-может, смерть изгнанника нужна
Для братьев гибнущих и родины несчастной.
Как вождь и как борец, хочу я пасть в борьбе
И жажду, как поэт, в предсмертном вдохновеньи
Метнуть моей стране, униженной рабе,
Последний мой огонь — мой крик освобожденья!