| |
Был мрак. По временам во мраке этом
То здесь, то там вдруг вспыхивал костер,
Чтоб осветить на миг кровавым светом
Фигуры мрачных иноков. Их взор,
Воспламененный верою, их лица,
Изнеможденные молитвой и постом,
Светились радостью зловещей, и десница
Грозила вдаль распятьем, как мечом.
Дым ел глаза и, проникая в груди,
Захватывал, дыханье палачам,
И, задыхаясь в нем, вопили люди:
“Смерть чародеям и еретикам”.
И твердой поступью, с улыбкою прощенья
Всходили на костры “еретики”
И гибли в пламени за дело просвещенья
От закоснелой в варварстве руки.
Истлел костер - смирялася тревога,
Ночь грозная спускала свой покров,
Казалось - солнце умерло у бога
И никогда уже не встанет вновь!..
И шли года, и шли столетья мимо,
Толпами жглись в огне еретики,
И из-под пепла их взошли незримо
Как будто чудом взросшие листки
Младенческого дерева свободы.
Их не растила бережно любовь -
Огонь дал жизнь, пытали их невзгоды,
И поливала праведная кровь.
Так медленно взошло, росло и крепло
И покрывалось пышною листвой
То деревцо, восставшее из пепла
Героев света, побежденных тьмой.
И тщетно в бешенстве пытались изуверы
Свершить над ним свой грозный приговор -
Кровавые бессильны были меры:
Не брал огонь его, не брал топор!
И не нашлось того титана в мире,
Кто б истребить его мог до корней:
Раз пав, оно вставало вновь и шире
Раскидывало сеть своих ветвей…
И, глядя с ужасом на знамения века,
Вещали жалкие слепцы: “Содом, Содом!”,
Хоть небеса, по зову человека,
Не разражались огненным дождем.
Всё было тщетно; грозные перуны,
Что некогда смерть за собой несли,
Шипели, как ослабленные струны,
И страх вселить к себе уж не могли,
И, развернувши стяг свой над землею,
Стал разум человеческий с тех пор
В ее делах верховным судиею,
И страшен стал его лишь приговор.
Расти ж, цвети, о дерево свободы,
Крепчай в борьбе противу всех невзгод,
И, осенив собою все народы,
Даруй им твой благословенный плод -
Даруй им мир!..
—
|
|
А (19)