Хоть бедность не порок…

Хоть бедность не порок
Для тех, в ком есть умок,
Однако всяк ее стыдится
И с ней как бы с грехом таится. 

К иному загляни в обеденный часок:
Забившись в уголок,
Он кушает коренье:
В горшочке лебеда,
В стаканчике вода.
Спроси зачем? — “Так, братец! для спасенья! 

Пощусь! — сегодня середа!”
Иной вину сухояденья
На поваров свалит;
Другой тебе: “Я малым сыт!”
У третьего: “Желудок не варит!
Мне доктор прописал диету”.
Никто без хитрости и без затей
Не скажет попросту: “Копейки дома нету!” 

Привычки странной сей
Между людей
Мы знаем все начало!
Так будет и бывало,
Что всяк таит свою суму. 

Итак, прошу не погневиться!
Ну, ежели и тот стыдится,
Что кушать нечего ему,
Кто вправду голодом томится,
То как же я подложной нищетой
Родителей моих ославлю в позднем роде?
Не ведали они напасти той,
Но жили по дворянской моде!
Палаты с флигельми в наследственном селе;
Вкруг сада каменна ограда:
В одном угле
Качели — детская привада,
В другом различны теремки,
Из дерева грибки,
И многие затеи;
Лимоны, персики, тюльпаны и лилеи
В горшочках и в грунту,
С плодом и на цвету,
У батюшки мово считали как крапиву!
Орехи Кедровы, миндаль, —
Ну, словом, всё свое! Ни даже черносливу
Купить не посылали вдаль
На зимню трату!
Всё в садике росло, хотя не по клима?ту.
(Губерния Рязань, Ряжск город был уезд.)
Груш, яблок… точно в небе звезд!
И все как в сахаре наливны; 

И даже патока своя,
Затем что были пчелы —
Что день, то два иль три роя!
А люди-то бегут и принимают в полы!
Голубушки! Как бы теперь на них,
Гляжу на пчелок сих!
Летит красавица! вся словно золотая!
Тащит в двух задних лапках мед;
То липочку, то розу пососет,
Передней лапочкой из ротика возьмет
Да в заднюю передает.
Подчас их цела стая,
И каждая поет!
А я, поставя уши рядом с веткой,
Учусь у них жужжать,
И, мысля подражать,
Клохчу наседкой!
Сама же думаю: точь-в-точь переняла.
Ребенок я была!
Однако детская мне в пользу шалость эта:
От пчелок я и в поздни лета
Навыкла песнью труд мой услаждать,
При песнях работать,
За песнью горе забывать.
Однажды, помню я, сорвать цветок хотела,
Под листиком таясь пчела сидела:
Она меня в пальчишко чок!
Как дура я завыла…
Уж мамушка землей лечила,
Да сунула коврижки мне кусок.
В ребенке не велик умишка:
И горе, и болезнь — всё вылечит коврижка!
Умом я и поднесь не очень подросла:
Прилично ль, столько наврала,
От главной удаляся цели!
Простите! — на беду
Некстати пчелки налетели!
Теперь же вас назад сведу
На прежнюю беседу!
Отцу мому и деду,
И прадеду, и всей родне
Не как теперя мне,
По божеской всемощной воле
Назначено в обильи жить!
Себя, гостей и слуг кормить
Довольно было хлеба в поле. 

Три брата у меня, сестрАми самтретья, —
И всем меньшая я.
Мной матушка скончалась;
Зато всех хуже я считалась.
Дурнушкою меня прозвали!
Мой батюшка в печали
Нас роздал всех родным.
Сестрам моим большим
Не жизнь была, — приволье!
А я, как будто на застолье,
В различных девяти домах,
Различны принимая нравы,
Не ведая забавы,
Взросла в слезах,
Ведома роком неминучим
По терниям колючим.
Наскучил мне и белый свет!
Достигша совершенных лет,
Наследственну взяла от братьев долю,
Чтоб жить в свою мне волю.
Тут музы мне простерли руки!
Душою полюбя науки,
Лечу в Петров я град!
Заместо молодцов и франтов,
Зову к себе педантов,
На их себя состроя лад.
Но ах! Науки здесь сребролюбивы!
Мой малый кошелек стал пуст!
За каждый периОд игривый
За каждое движенье уст,
За логические фразы,
Физически проказы,
За хлеб мой и за дом
Платя наличным серебром,
Я тотчас оскудела, —
И с горем пополам те песни пела,
Которые пришли по вкусу вам.
Вот исповедь моим грехам! 

Остались у меня воздушные накосы,
Но были б ноги босы,
Когда б не добрый наш монарх,
Подобье солнца лучезарна.
Что в тонких нисходя лучах,
От былья до зерна песчана,
От мошки до слона
Вливает жизненные силы!
Так им мне сила вновь дана;
И музы вновь меня ласкают милы!