Обреченная

На улицу меня швырнули, как котенка,
В семь лет, - в тот год, как мать в подвале умерла.
Я шустрая была и ловкая девчонка,
Я скоро ремесло доходное нашла.
Уж я была стара в семь лет. Всё понимала.
Позор и нищета мне с первых жизни дней
Открыли тайны все вонючего подвала,
Всё, что богатые скрывают от детей:
Где деньги мать берет; как тянет яд косушки;
10 Где гривенник добыть ей под залог тряпья;
Что крепче, что больней - пинки иль колотушки?..
Что значит красть и лгать; что значит “дочь ничья”…
Ох, много знала я… Меня не удивляло,
Что мать по вечерам уходит со двора
И возвращается без шляпки полинялой,
С подбитою щекой и пьяная с утра…
Вот азбук да молитв не знаю я, известно…
Не помню, чтоб и мать крестила лоб хоть раз…
Да и когда же нам молиться? Бог - для “честных”,
20 Для “чистой публики”, а не для “подлых” нас..
Что бишь я начала?.. Ах, да… Меня прогнала
Хозяйка, - говорит: “Ступай, на хлеб проси!
У церкви там постой”, - и строго приказала:
“Смотри, что соберешь, сейчас ко мне неси!”
Я вышла босиком и в кацавейке рваной,
А улица была темна и холодна,
Лишь фонари карет мелькали средь тумана
Да церковь ярко вся была освещена.
Был праздник у людей. На паперти я стала,
30 Когда от всенощной валил народ толпой;
Орава нищая в бока меня толкала;
Никто не услыхал плаксивый голос мой.
Тут я на хитрости пустилась… И дорогу
До кабака нашла и звонким голоском
Запела песенку, каких я знала много…
Одну из тех, что мать певала под хмельком.
Услышали внутри… Зазвали. Всем забавно,.
Что “Казимира” им такая мразь поет;
Кто дал пятак, кто грош; хохочут… “Вот так славно!
40 Ай, девка! Умница! Она не пропадет”.
А пьяненький один мне налил рюмку водки
И, путаясь рукой в курчавых волосах,
Погладил их, сказал: “Для прочищенья глотки,
Хвати! Будь молодцом… Как есть во всех статьях!”
И целовальник сам посмеивался глухо
Своим разъевшимся, расплывшим животом.
“Почаще заходи, - шепнул он мне, - воструха!”
И тоже наградил зеленым медяком.
За выдумку меня хозяйка похвалила,
50 Когда вернулась я, вся красная, домой.
“Ну, девка, - ты шустра…” И в вечер тот не била,
А медяки взяла, в сундук сложила свой.
С тех пор на промысел во всякую погоду
Она меня гнала пинком по вечерам.
И стала я расти… Шли за годами годы.
А вместе с красотой рос мой позор и срам.
Я хороша была… Эх, барыня, начало
Истории моей уж огорчило вас…
Просили “всё” сказать… Прослушали так мало,..
60 И слезы уж текут из ваших добрых глаз…
Да и к чему, к чему?.. Вы ласково и мило
Сказали, что “спасти” меня хотите вы…
Оставьте, барыня! Меня спасет могила…
Иль спички серные, или вода Невы…
Рассказывать?.. Ну вот… Старик какой-то славный,
Добрейший сжалился над бедной сиротой:
Увел меня к себе и содержал исправно.
Учил, ласкал, рядил… А кончилось бедой…
Пятнадцать было мне, когда я убежала
70 От “доброты” его… Господь ему судья…
Я, глупая, его за дедушку считала…
Почтенный, весь седой… была жена, семья!..
Тут я в провинцию попала… В оперетке
Играла я пейзан, матросов и пажей.
Антрепренер сказал: “Такие ноги - редки!..
Беру вас, душенька, на роли без речей”.
Известно, что потом… Рассказывать нет силы
Всю грязь, весь смрад, весь чад, что я пережила…
Я память пропила… Я всё перезабыла…
80 Куда обречена - туда я и дошла…
Да, да! Обречена от самого рожденья
Быть “падшей женщиной”! И мачехи-судьбы
Не смоется клеймо… Какое мне спасенье?
Устала я… Больна… Не выдержу борьбы.
Когда вы в первый раз Евангелье читали,
Я плакала, а вы сказали: “Спасена!”
Нет, барыня моя, вы с книгой опоздали…
Теперь уж не спасет погибшей и она…
Вот… знаете ли что?.. Ступайте-ка в подвалы,
90 В трущобы, где жила я с матерью моей…
Есть девочек таких там и теперь немало,
Есть “обреченные”! Спасайте их, детей!
Меня нельзя спасти!.. Простите, дорогая, -
Быть “честной” не могу… К работе не годна…
А книга хороша… Я вспомню, умирая,
Что в ней написано: “Ты будешь прощена!”