Еще не все я понимал глубоко

Еще существовал
Санкт-Петербург,
В оцепененье Кремль стоял московский,
И был юнцом лохматым Эренбург1,
Да вовсе молод был и Маяковский2,
И дерзости Давида Бурлюка
У многих возмущенье вызывали,
И далеко не все подозревали,
Насколько все-таки
Она близка.

Но вот
На Польшу
Пал шрапнельный град,
И клял тевтона Игорь Северянин3,
И Питер превратился в Петроград,
И говорили: тот убит, тот ранен.
Георгиевские кресты
Посеребрили зелень гимнастерок,
И первые безмолвные хвосты
У булочных возникли:
Хлеб стал дорог!

Я был
Еще ребенком.
О войне
Читал рассказы и стихотворенья,
И было много непонятно мне,
Как толки о четвертом измеренье,—
Куда от мерзкой яви ускользнуть
Мечтали многие из старших классов,
Хотя и этот преграждался путь
Толпой папах, околышей, лампасов.

А я
Не в эту сторону держал,
И даже, нет, не к Александру Грину,
Но гимназический мундирчик жал,
Я чувствовал: его я скоро скину.
Меня влекли надежда и тоска
В тревожном взоре Александра Блока4,—
Еще не все я понимал глубоко,
Но чуял:
Революция
Близка!