| |
На далеком острожном кладбище
В безымянной могиле глухой
Спит, замученный властью кровавой,
Человечества светлый герой.
Меж убийц и воров, он схоронен,
В безымянной могиле зарыт.
Но душа его светлой звездою
Над могильною тьмою горит.
Он был призван. Но твердо он власти,
Весь пылая душевным огнем,
Заявил: “Я не буду убийцей.
Я не стану солдатом-рабом!
Никогда не прольют эти руки
Человеческой крови родной.
Никогда в эти руки оружье
Не вложить вам кровавой рукой.
И ни чем вы не сломите духа
Исповедника братства людей —
Всею силой, всей пыткой и мукой
Ваших тюрем, штыков и цепей!”
Где великим убийцам народы
Лижут ноги, как светлым богам,
Там героев любви и свободы
На убой предают палачам.
И с тех пор его жизнь стала мукой,
Бесконечным распятьем одним.
Он был бит, и поруган, и заперт
За решеткой по тюрьмам глухим.
И, средь ада военных острогов.
Средь солдатских засеченных тел.
Средь солдатских затравленных жизней,
Он, как факел пылавший, сгорел.
И в недуге был брошен смертельном,
Он, страдалец за свет и любовь,
На камнях, как собака, темничных,
И из горла текла его кровь.
Эта кровь за любовь пролитая,
За великое братство людей,
Из далекой острожной могилы
Светит силой нам дивной своей.
И зовет эта сила страданья,
Сила жертвы великой его
Человечество вольной душою
Цепи рабства порвать своего.
О, не даром страдал он. Настанет
Час сознанья, и сломят штыки
Миллионы очнувшихся братьев
По лицу всей свободной земли.
И исчезнет солдатская доля
И позорное званье солдат —
Этих диких убийц поневоле.
Человек станет друг лишь и брат.
И когда ночь безумья и рабства
Дрогнет в мире, тонущем в крови,
Перед тенью апостола братства
Мир преклонит колени свои.
А пока, на острожном кладбище,
В безымянной могиле немой
Спит, народу слепому неведом,
Человечества лучший герой.
—
|
|
А (19)